Босх протянул ей фотографии татуировок Майкла Аллена Смита. Викки внимательно изучила их и отложила в сторону.
– Приятный парень, да?
– Один из лучших.
– И ты хочешь, чтобы все это я сделала тебе за сегодняшний вечер?
– Нет. У меня в планах молнии на шее и, может быть, что-нибудь на бицепсе. Если, конечно, успеешь.
Она пожала плечами:
– Без проблем. Это же все тюремная классика. Никакого искусства. Один цвет. Сделаю. Садись сюда и снимай рубашку.
Викки отвела его в гримерный уголок, где Босх сел на табуретку рядом с полками, заставленными пузырьками с чернилами и красками, тюбиками, коробочками и пудреницами. На верхней полке стояли головы-манекены со всевозможными париками, усами и бородами. Под ними какой-то шутник наклеил бумажки с фамилиями старших офицеров подразделения.
Босх развязал галстук и снял рубашку. Под рубашкой у него была футболка.
– Я хочу, чтобы наколка была видна, но не бросалась в глаза. Если можно, сделай так, чтобы рисунок выступал, скажем, наполовину из-под ворота футболки. То есть кто знает, тот поймет.
– Понятно. Сделаю все как надо. Сиди спокойно.
Викки взяла кусочек мела и провела линии на бицепсе и шее.
– Это будут границы видимости, – объяснила она. – Тебе остается только определить положение татуировки относительно этих линий – выше или ниже. Решишь, скажешь мне.
– Ясно.
– А теперь снимай все, Гарри.
Викки произнесла это с нескрываемой чувственностью. Босх стащил футболку через голову, швырнул на стул, где уже лежали рубашка и галстук, и повернулся. Ландрет изучающе скользнула взглядом по плечам и груди. Потом протянула руку и дотронулась до шрама на левом плече.
– Свежий.
– Старый.
– Да, Гарри, давненько же я тебя таким не видела.
– Наверное.
– Тогда ты был парень хоть куда, в форме. Тогда ты мог уговорить меня на все, даже на то, чтобы поступить служить в полицию.
– Ну уж нет. В машину я тебя завлек, согласен, но в управление ты пришла без меня. Так что вини себя.
Он смутился и почувствовал, как по коже растекается тепло. Их связь двадцать лет назад оборвалась беспричинно, просто потому что ни один, ни другая не искали привязанности и не ждали ее от партнера. Пути их разошлись, но они остались друзьями, и дружба только окрепла, когда Босха перевели в голливудское подразделение.
– Смотрите-ка, покраснел, – рассмеялась Ландрет. – Столько лет прошло, а он краснеет.
– Ну ты же знаешь…
Босх не договорил и замолчал. Ландрет подкатила табурет на колесиках, села и, протянув руку, потерла подушечкой большого пальца старую татуировку с изображением туннельной крысы на правом плече.
– А вот это я помню. Держится не очень хорошо, да?
Он кивнул. Сделанный много лет назад, во Вьетнаме, рисунок утратил четкость линий, полинял. Рассмотреть черты крысы, выходящей из туннеля с автоматом наперевес, было уже невозможно. С расстояния в несколько шагов татуировка вообще больше походила на синяк.
– Я и сам-то держусь не очень, Викки.
Ландрет пропустила жалобу мимо ушей и принялась за работу. Сначала она, пользуясь карандашом для подведения глаз, наметила контуры обеих татуировок. На шее Майкла Аллена Смита был изображен так называемый гестаповский воротничок: парные молнии слева и справа – знак отличия СС. Они символизировали эмблемы на воротнике мундира, который носили элитные войска Гитлера. Ландрет легко и быстро изобразила их на шее Босха. Было щекотно, и ему с трудом удавалось сидеть смирно. Настала очередь татуировки на бицепсе.
– На какой руке? – спросила она.
– Думаю, на левой.
Босх представил, как сыграет с Маккеем. В воображаемом сценарии ситуация развивалась таким образом, что он оказывался справа от него. А значит, в поле зрения Маккея должна попасть левая рука.
Ландрет попросила его подержать фотографию Смита так, чтобы она смогла скопировать рисунок: череп со свастикой внутри кружка на короне. Так и не признавшись ни в одном из трех убийств, за которые его осудили, Смит никогда не скрывал своих расистских убеждений и источников происхождения украшавших – или уродовавших – его тело символов. Череп на бицепсе, рассказывал он, был скопирован с пропагандистской афиши времен Второй мировой войны.
Переход с шеи на руку позволил Босху перевести дыхание, а Ландрет занять его разговором.
– Что у тебя нового? – спросила она.
– Все по-старому.
– Надоело отдыхать?
– Можно и так сказать.
– Чем занимался?
– Разобрал пару старых дел. Провел какое-то время в Лас-Вегасе. Хотелось побыть с дочкой.
Викки отстранилась и с удивлением посмотрела на него.
– Да я и сам удивился, когда узнал, – сказал Босх.
– Сколько ей?
– Уже шесть.
– А сейчас у тебя есть возможность видеться с ней? Ты же все-таки на работе.
– Не важно, ее там уже нет.
– И где же она?
– Мать забрала ее с собой в Гонконг.
– В Гонконг? А что она забыла в Гонконге?
– У нее там работа. Подписала контракт на год.
– С тобой не посоветовалась?
– Просто сообщила, что уезжает, и все. Наверное, правильнее сказать – поставила в известность. Я проконсультировался с юристом; выяснилось, что сделать в общем-то ничего нельзя.
– Но это же несправедливо, Гарри.
– Ничего, как-нибудь… Я разговариваю с ней раз в неделю. Вот заработаю отпуск и слетаю туда.
– Я имею в виду другое. Не то, что это несправедливо по отношению к тебе. Я говорю о девочке. Ей нужно быть рядом с отцом.
Босх кивнул. Больше сказать было нечего. Через несколько минут Ландрет закончила с предварительной работой, открыла чемоданчик и достала пузырек со специальными голливудскими чернилами для татуировок и похожий на ручку аппликатор.